| Edelstein | Дата: Среда, 28 Марта 2012, 18:25 | Сообщение # 78 |
 ~~~
Коренной житель Замка
Сообщений: 53
Награды: 3 +
Сейчас вне стен Замка
| Многоуважаемые дамы и господа, вашему вниманию предоставляется занимательная повесть, но, увы, не здесь. Здесь же продолжается многобуквенная ерунда, на которую вы вправе потратить пять (или даже пятнадцать — ведь этот день ещё и с концертом!) минут своей жизни. В общем, мы предупреждали.
Если вам по-прежнему интересно, то мужайтесь и запасайтесь поп-корном. Для вашего удобства под спойлером находится условная схема зала театра МузКомедии и некоторые перемещения главных героев (не нас, наконец-то спешим вас обрадовать).
III. Четверг. День третий. "Я бы сказаль..."
Действующие лица:
Карина. Особа теперь уже восемнадцати лет, нечто. Одета в костюм Бенволио.
Наталия. Особа всё ещё семнадцати лет, нечто. Одета в костюм Меркуцио.
Сабод. Аполлон. Одет в шарфик, солнцезащитные очки и ушанку. Главный герой.
Жужа. Особа, выражающая признаки удивления. Главная героиня.
Марика. В описании не нуждается.
Водас Жолт. По-прежнему Большой, Чёрный, Страшный. Одет в пальто и солнцезащитные очки.
Лапушка. Мальчик-Ангел.
Вечер среды был потрачен на то, чтобы выяснить, кто виноват во всех несчастьях. Виновных было найдено несколько:
А) венгерский артист Хомонной Жолт, потому что он виноват всегда*;
Б) московский артист Олег Корж, потому что он чёрствый и не захотел с нами здороваться первым;
В) петербургский не артист Жора, единственное имя которого ведёт к многочисленным опозданиям окружающих.
*более подробную информацию вы сможете найти в нашем будущем доме (да, это была реклама)
В связи с чем данных людей было решено не упоминать ни в каком виде. Сказано — сделано.
И вот он, залог успеха... Начать ведь хотя бы с того, что нам снова удалось пройти через служебный вход и оккупировать скамейку! Мы крайне обрадовались такому повороту событий и продолжили активно не упоминать.
Люди снова ходили и косились. Благо теперь и повод был чуть более весомый, чем просто факт нашего явно нелегального пребывания в стенах театра. Не каждый же день на скамейках приличного заведения восседают люди в красных рубашках или панковских куртках, далеко не каждый... Впрочем, мальчика-Ангела по фамилии Латушко, которого мы между собой условились называть Лапушкой, подобное зрелище скорее обрадовало, поскольку он даже снова счёл возможным поздороваться с нами.
Но не всё коту Масленица. Мимо нас на реактивной скорости пронёсся Водас Жольт с лицом «Горите в аду, еретики», и, не удовлетворённый нашими очередными сэрвусами, сподобился только пробормотать невнятное «Здрасьте».
Честно-честно, так всё и было.
Мы в очередной раз прокляли себя на веки вечные за излишнюю медлительность и начали всерьёз опасаться БЧСЧ. Вдруг он обиделся, что его никто не остановил? Но долго горевать было некогда, ибо на подходе уже виднелась Марика. Здесь мы взяли руки в ноги и рванули к ней с дикими криками:
— Паздравля...
— Спасибо!
— Да не всё ещё! Щастья, радости, любви. С Восьмым марта.
— Уиии. Давайте обнимемся, штоле.
— Давайте.
Все обнялись. После этого Марика собралась уходить, но мы не намерены были отпускать нашу жертву просто так.
— А дань! То есть автографы, — провозгласили мы, протягивая тетрадки и ручки. Марика вместо того, чтобы подчиниться, полезла в сумку за перцовым баллончиком за, как выяснилось, собственными фотографиями, на обратной стороне которых размашисто призналась нам в любви. Радостные, мы наконец отпустили её в гримёрку.
— ЫыЫыыЫ, — прозвучал общий вердикт.
Не в состоянии от радости вернуться на свои места, мы гипнотизировали взглядами дверь, из-за которой должны были появиться новые действующие лица.
Среди потихоньку прибывающего на концерт народа внезапно показалась Жужа. Ей также не удалось избежать экзекуции:
— Жужа, здрасьте! Паздравлям! С праздничком!
— Ой, это вы мне? Какая прелесть! Как мило!
— Да куда же вы? А дань?
— Ах, ну как же не выплатить таким прекрасным людям дань.
Сияя, Жужа нечитаемыми иероглифами отметилась в тетрадках, оставляя после подписи невероятной длины загогулину для красоты. Решив, что красоты мало, в одной из тетрадей она также старательно изобразила цветочек с тремя точками наверху. Мы оценили усилия, после чего она умчалась в даль, унося приятные впечатления.
Между тем оставались Давид и десять минут до начала концерта. Аполлон как всегда не торопился, и мы уже начали готовиться к худшему: снова не пришёл, заболел, облюбовал крышу со вчерашнего дня... Но внезапно он оказался в коридоре и немедленно наткнулся на кордон из диких степняков, уже не жаждавших дани, но, наоборот, стремящихся вручить подарок. Однако принимая во внимание нехватку времени, степняки в нашем лице выразили следующее пожелание:
— С восьмым марта Jöjj, menj oda, в смысле, de (примерный русский эквивалент этой фразы мог бы выглядеть как «Приди иди туды сюды»)...
— Фоточки?
— НЕТ! Спускаешься после концерта сюда. Мы тебя ждём.
— Оо-о-окей.
Давид удалился, всем своим видом являя вопрос «За что мне это наказание?», а мы направились в зрительный зал.
Венгры были заявлены под конец каждого из двух отделений (самое вкусное ведь оставляют напоследок, верно?). Удобно расположившись в своей ложе, мы приготовились к долгому ожиданию. Будучи не самыми частыми посетителями МузКома, знакомых лиц на сцене мы увидели не так уж много, что лишь усиливало общее нетерпение. Но вот пришло время, и за дальней кулисой показалась Жужа в шикарном белом платье. Примадонна некоторое время вглядывалась в темноту ложи «Б» и, кажется, опознала два не в меру довольных лица у самого края сцены. Ох, как же бывает сложно иногда всего лишь спокойно сидеть на месте...
Долгожданный дуэт Марицы и Тассило в исполении всё той же Жужи и БЧСЧ начался с пространного диалога по-венгерски, но затем внезапно зазвучало:
— Ласковиье слова? Какиье, напримьер? — воскликнула Жужа.
— Я бы сказаль... я бы сказаль... — заметался по сцене Жолт, но так и не нашёл слов — ни ласковых, ни бранных, — а потому просто начал петь.
Примерно посередине длинного пассажа его угораздило обратить свой взор всё в ту же нашу ложу, и мы смогли полюбоваться прекрасным видом его перекосившегося лица. В том, что он опознал, сомнений не было. В том, что сильно этому образовался — были.
Посмеявшись, мы отбили себе руки по окончании номера, хотя, по-хорошему, следовало бы их поберечь: на сцену выбежали Давид с Марикой и устроили настоящее шоу. Традиционные сумасшедшие кульбиты в такой паре смотрелись особенно... впечатляюще. Зал был в восторге, не говоря уже о скромных повествователях. Дух травы Синхаза ощущался в эти минуты особенно отчётливо, а энергетика была заразительной настолько, что хотелось приплясывать самим, что и было исполнено в антракте.
Второе отделение началось с Лапушки, который удивительным образом поддержал создавшуюся атмосферу, из чего мы заключили: «А сразу было видно, что наш человек». Конечно, с таким номером, как «Песенка Бони» повергнуть людей в уныние сложно, но бывают же экземпляры. Этот экземпляром не был и заслужил полное одобрение.
Заметим в скобках, что в середине второго отделения должен был выступать московский чёрствый артист Корж, однако не явился. Вот что случается, если тебя весь день усиленно не упоминают!
Однако ж концерт двигался к логическому завершению, и снова Калочаи Жужа явилась пред публикой. В национальном платье она выглядела ещё более величественно, чем в концертном белом — королева, как есть королева! Её ария предусматривала небольшую прогулку со сцены в зал, и как раз-таки перед местами авторов она остановилась, прежде чем спуститься вниз по ступенькам. Далее произошло нечто для нас неожиданное: Жужа пропела пару строчек, указывая на нас в свете софитов и улыбаясь знакомым физиономиям, а затем направилась далее, чтобы посидеть у подвернувшегося дядечки на коленях под ехидные улыбки окружающих. Дядечка смущался, а мы в это время умирали от восторга и пожимали друг другу руки.
Но примадонна закончилась, и настала очередь сольной партии Водаса. Мы по-прежнему ухмылялись, вспоминая его глаза в первом отделении, и ждали, не захочется ли ему ещё раз убедиться в своих печальных предположениях. Но только одна попытка взглянуть в нашу сторону чуть не обернулась для него самым печальным образом: Жолт еле подавил хихиканье, которое началось у него прямо посредь арии.
Где-то рядом явственно пронёсся дух его тёзки, чьё имя было сегодня под запретом.
Уж не знаем, связана ли была эта внезапная радость с какими-то глубоко внутренними порывами или же действительно смотреть в ложу «Б» в этот день было опасно для душевного здоровья, но поводов для дальнейшего веселья это событие всё равно породило немало.
Марику и Давида все уже с нетерпением ждали, а потому, как только те очутились на сцене, легко ловили импульс, хлопали в такт и выражали одобрение всеми возможными способами.
— Отжигают! — было составлено мнение. Другие слова были бы недостаточно ёмкими.
Аплодисменты не прекращались, и мы искренне порадовались тому факту, что венгры нравятся всем и повально.
На поклонах все мужчины исполняли песню по-русски, а бедняги Сабод и Жолт пытались вклиниться со своим венгерским, да так, что их даже было слышно лучше. Затем появились и женщины, и все артисты двинулись в небольшой обход по залу примерно по маршруту Жужи с более глубоким заходом в партер.
Проходя мимо ложи «Б», Водас сделал незаинтересованное скучающее лицо, Жужа ещё раз помахала нам при всём честном народе, Марика тоже живо воскликнула «Халло!», а Сабод поздоровался с ТАКИМ удивлённым лицом, словно перед ним разверзлась преисподняя и из неё повылезали страшные черти, а не маячившие перед ним уже дня три как рожи. Впрочем, его можно было простить — в течение концерта ему-то уж точно было не до разглядывания зала. Вслед за этим его скоренько настигло осоpнание того, что на этот раз сбежать никак не выйдет, и он с удручённым видом прошествовал дальше.
По окончании концерта мы поспешили вниз и попытались притаиться на служебной лестнице, однако некая пожилая мадам с постным лицом выгнала нас оттуда, сообщив, что «здесь никто не ходит». «А венгры», завопили мы. «Ни-кто», ответствовала старая клюшка и выдворила нас окончательно. Мы не поверили, встали на страже у дверей и правильно сделали. Ещё не все люди ушли из театра, как с лестницы послышалась очень громкая и эмоциональная речь, и нашим очам явились счастливые венгры.
Мы вцепились в Сабода аки утопающие в спасательный круг. Круг послал коллегам умоляющий вгляд, но Водас лишь мерзко похихикал и сбежал вместе с женщинами в суши-бар.
Мы переглянулись, не зная, как начать, и менторским тоном изрекли:
— Áááльзо (нем. итак).
Сабод передёрнулся и попытался заикнуться о фоточках, но наткнулся на два суровых взгляда, призывающих к молчанию. Мы собрались с духом и завели снова по-венгерски:
— Это маленькая…
— Маленькая подарка…
— Тебе!
Давид очень осторожно принял маленький пакетик и с опаской поинтересовался:
— Что здеся?
Мы фэйспалмнули про себя и предложили:
— Так открой, не?
— Оу. Точно.
Какая-то всё ещё не ушедшая женщина сбоку внезапно начала комментировать: «Спортсмен, ах, спортсмен! Лучший сегодня!». Видимо, тётенька прониклась. Мы сообщили Даве последнюю часть по-английски, а он с достоинством подтвердил: «Я знаю».
По ходу он не без усилия извлекал (НАКОНЕЦ-ТО БОЖЕ МОЙ СКОЛЬКО ЖДАЛИ ЭТОГО А НЕРВЫ НЕРВЫ НАШИ ИТОГ БЕССОННЫХ НОЧЕЙ АЖ ОТДАВАТЬ ЖАЛКО) из пакетика футболку и, развернув её, расплылся в улыбке:
— Уии! *это не художественный оборот, а так и сказал, серьёзно* Это Боб? Ух ты! А это я, да?
— Дадададада! — запрыгали мы, довольные, что вышло узнаваемо, — А тут написано «Oroszországból szeretettel!».
— Оросорсагболь. Сэрететтель. Ага, понял. Слушайте, ну спасибо.
Сабод поколебался, а затем по очереди обнял нас и чмокнул в обе щёки (НЕБРИТЫЙ ШЕРШАВЫЙ НУ Ё-МОЁ НО ПРИЯЯЯТНО ВЕДЬ). Все растеклись по полу лужами умиления, а затем разбежались, но опомнились, ведь оставалось самое главное. Фоточки! Давид аж засиял, поскольку наконец-то стало происходить что-то нормальное и привычное. Внезапно новый вопрос вырвал его из мира грёз и вернул на грешную землю:
— Тыпнялшта мысвдя Бенвгкх и Мркркрх?
— ШТО?! Ещё раз, не понял.
Мы стаааали говорить ооочень мееедленноо и чле-но-раз-дель-но.
— Ты понял, что…
Давид поспешно закивал.
— …мы сегодня… Бенволио… иш Меркуцио?
— Аа! Точно, у неё вот костюм, — ткнул он пальцем в одну из нас, — а я кто, Юлия? Или Румеу? — с улыбкой поинтересовался, обнимая для фоточки другую.
— Тибальт.
— Окей, — порадовался Аполлон. Хоть царь персидский, лишь бы отпустили уже покушать. Но оставалась ещё последняя процедура в виде автографов. Особенные мучения ему принесло написание имени Евы, но он всё-таки почти справился, как уже может подтвердить счастливая обладательница. Распрощавшись с нами до следующего дня, он убежал, и мы вслед за ним — по традиции, через служебный вход.
продолжение всё ещё следует
и, наконец, те самые кадры, которые Давид, кажется, ждал чуть ли не больше нас.
Жил беспокойный художник.
В мире лукавых обличий,
Грешник, развратник, безбожник,
Но он любил Беатриче.
Сообщение отредактировал Edelstein - Суббота, 31 Марта 2012, 11:44 |
| |
| |
ждем продолжения!! 
